На школьную сцену, подсвеченную парой прожекторов и опоясанную плотным занавесом, один за другим выходят старшеклассники. Кто-то робко отбивает чечетку, кто-то читает малоизвестные стихи битников, а кто-то с ослепительной улыбкой жонглирует фруктами. Родители, скрывшиеся в уютной тьме зрительного зала, умиляются и подбадривающе хлопают неоперившимся чадам.
Пока дети вереницей шествуют по сцене, в зале все отчетливее слышатся усталые зевки, а одобрительные возгласы постепенно угасают. Зрители, в отличие от трепещущих артистов, давно утомились — молодежь мечтает о развлечениях, а взрослые размышляют о насущных проблемах. В момент, когда невидимая пропасть между поколениями ломаной линией разрезает зал, на сцену выходит Отем.
Ей семнадцать, она недурно поет и играет на гитаре, а между делом ненавидит окружающий мир, постоянно огрызается и не знает, как разобраться со своей жизнью. Обычный подросток, который не может крепко встать на ноги, а взрослые слишком зациклены на собственных делах, чтобы заметить ее неуверенность и предложить помощь. Отчасти отчужденность родителей и породила новую проблему — Отем забеременела.
Вплоть до 1973-го года во многих штатах США аборты либо строго регулировались правящими органами, либо вовсе были запрещены. Государство видело в контроле за рождаемостью не столько обязанность, сколько долг перед цивилизованным обществом. Потому общенациональные интересы стояли выше личных, а взрослые и сознательные женщины оказывались в заложниках то ли у законодательной системы, то ли у еще не сформировавшихся детей.
Действие драмы «Никогда, редко, иногда, всегда» разворачивается в небольшом городке штата Пенсильвания. Сегодня это один из регионов США, в котором несовершеннолетние девушки не могут сделать аборт без согласия родителей. Для Отем, которая толком не общается с отцом и матерью, этот законотворческий нюанс лишь усугубляет непростое положение, ведь она хочет принять первое по-настоящему взрослое решение и сохранить это втайне.
Картина сосредоточена не на переживаниях главной героини, а на ее непосредственном стремлении избавиться от нежеланного ребенка. Движут ей не черствое сердце и отсутствие моральных принципов — Отем попросту честна с собой и прекрасно осознает, что не готова стать матерью. Зачем дарить неприветливому миру очередную жизнь, до которой никому нет дела? Ни государству, что периодически пытается запретить аборты, ни сердобольным взрослым, уговаривающим сохранить жизнь.
Одна из возможностей сделать аборт без ведома родителей — отправиться в более либеральный Нью-Йорк. Отэм так и поступает — берет под руку кузину, которая ради благого дела «заимствует» на работе несколько десяток, зачем-то собирает громоздкий чемодан и садится на автобус. Последующие события походят на местечковый роуд-муви, акцент в котором сделан на визуально безобидных процедурах, сопутствующих аборту.
На интервью режиссер картины Элиза Хиттман прямо заявляла, что ей прежде всего интересен выматывающий процесс прерывания беременности и размышления о праве женщин распоряжаться собственным телом, а соответственно и жизнью. Но между делом фильм задается более любопытным вопросом: «Где проходит иллюзорная грань, что отделяет детей от взрослых?»
Речь не о конфликте поколений, которые тысячелетиями не могут найти общего языка, а о моменте, когда ребенок становится полноправной личностью — отдающей отчет своим действиям и способной самостоятельно принимать решения. Именно в противоречии законодательства и реального мира кроется конфликт Отэм. Общество видит в ней безалаберного ребенка, хотя это давно не так.
Потому спешная поездка в Нью-Йорк походит не столько на попытку избавиться от лишней ответственности, сколько отринуть юность и принять взрослую жизнь. За феминистической дымкой скрывается универсальная история об индивидуализме, которая умалчивает множество деталей. Так, картина оставляет за кадром отца ребенка, отношения в семье Отэм и насилие, которое ей довелось пережить.
Отсутствие деталей позволяет не отвлекаться на моральный образ героев и сконцентрироваться на сути — девушка едет в чужой город, чтобы сделать аборт. Благодаря этому облик Отэм формируется именно из стремления, а не из отношений с людьми и, вероятно, противоречивых поступков, которые привели к беременности. До самого финала она остается кристально чистым сосудом, который не заслуживает порицания по пути на гильотину.
Тяжело сказать, насколько это осознанное решение, но «Никогда, редко, иногда, всегда» является парафразом румынской драмы «4 месяца, 3 недели и 2 дня». Помимо идеи и отдельных деталей, их связывают названия, указывающие на непокорность времени, и успех на фестивалях — первая картина удостоилась «Серебряного Медведя» в Берлине, а вторая получила «Золотую пальмовую ветвь» в Каннах.
В то же время это максимально непохожие работы. Если Кристиан Мунджиу не щадит героинь и демонстрирует радикальные ужасы, к которым способен привести запрет абортов, то Элиза Хиттман бережно ведет собственных подопечных сквозь бурю взросления, которая по итогу оказывается не такой уж и страшной. Пока румынский мужчина яростно рычит, американская женщина лишь осуждающе озирается по сторонам.
Несмотря на некоторую сухость и отстраненность, в большей степени свойственные документальному кино, «Никогда, редко, иногда, всегда» — это живая и подвижная картина. О жизни и смерти, стремлении самостоятельно принимать решения и нести за них ответственность. Элиза Хиттман поведала не о тяготах аборта, а о том, каково быть взрослым человеком в современном — слегка безразличном и вечно спешащем — мире.
