Вихрь

Стоит новому дню засиять всеми красками, как для стариков начинается очередной цикл рутины. Все элементарные действия требуют усилий —  даже подняться с кровати оказывается непросто. Обыденность, что воспринимается большинством как данность, занимает вечность. Но именно времени у них осталось меньше всего.

Франсуаза Лебрун, 1944; Дарио Ардженто, 1940; Гаспар Ноэ, 1963. Так именитый режиссер представляет участников своей новой картины «Вихрь», в которой живость и энергия различимы разве что в названии. Даже в титрах у героев нет имен, зато есть возраст — почтенный и неумолимый. И именно старость, ветхая и неспешно тлеющая, правит этот бал.

Мужчина начинает день с работы над книгой, что на девятом десятке и с пережитым инфарктом — то ли излишне оптимистичная затея, то ли бесплодная попытка отсрочить визит фигуры с косой. Он тратит драгоценные секунды на устаревшую печатную машинку, с которой ослабевшие руки едва могут совладать. Но это занятие держит его увядающий разум в тонусе и подпитывает жажду к жизни.

Старушка же призраком бродит по квартире и отчаянно ищет себе занятие. Ее обременяющее тело заключено в этих стенах, но разум, найдя лазейку, время от времени оставляет женщину в одиночестве. Пораженная тяжелой формой деменции она часто теряет связь с реальностью и оказывается в месте, лишь отдаленно напоминающем родной дом.

Герои разделены пропастью болезни. Мужчина с комфортном зарывается в кипу книг в своем уголке квартиры, а женщина скитается по чужому лабиринту из старой мебели. Даже постоянно следуя за ней, как это делает камера, невозможно разобраться сколько здесь комнат — будто стоит на секунду потерять из виду это фантасмагорическое место, и оно тут же изменится.

Ноэ не просто разделяет половины одной семьи, он проводит между ними видимую грань. Две самостоятельные камеры снимают супругов таким образом, что на экране всегда обитают оба героя. Если они находятся рядом, их все равно разделяет непримиримая граница кадра. До самого финала одновременно разворачиваются две истории — увядающего телом мужчины и гаснущей разумом женщины, которые из-за недуга уже не могут быть вместе.

«Вихрь» показывает старость и болезни не столько предвестником смерти, сколько причиной неизбежного одиночества. Супруги существуют в тесном мире, где то и дело натыкаются друг на друга, но, постоянно дрейфуя по своим делам, едва ли обмениваются парой слов. Вездесущая граница не дает им вновь ощутить близость родного человека.

Кадр не склеивается, даже когда героев навещает сын. Он усаживает родителей рядом и вовлекает в разговор — то, чего им недостает в каждодневном существовании. Но камеры холодными взглядами разных линз и ракурсов показывают, что они видят мир по-своему, даже когда смотрят в одном направлении.

Деменция в картине Ноэ не загадочна, как в «Отце» Флориана Зеллера (см. наш текст), а старость вовсе не романтизирована, как в «Любви» Михаэля Ханеке, где парижская квартирка выступала очагом любви умирающей пары. «Вихрь» показывает отношения людей преклонного возраста жуткими и полными злобы на собственное бессилие.

Картина редко и нехотя отрывает взгляд от героев. Большую часть времени камеры медленно двигаются за стариками, не имея возможности обогнать их в заваленной хламом квартире. Благодаря этому у Ноэ вышло исключительно тоскливое кино. Часто его картины полны избыточных страстей и преувеличенной жестокости, но именно из-за приземленности «Вихрь» — самый страшный фильм в его карьере.

Минуты и часы мучительно тянутся за едва шаркающими по полу стариками, приближая их к неумолимому концу. Но иногда кажется, будто в меланхолический вихрь закрадывается надежда. Ведь герои, сколь бы разобщены они не были, всегда составляют две половины одного целого. Так же, как и разрезанный надвое кадр.

Муж и жена наотрез отказываются разлучаться, даже если так будет лучше для обоих. Разделенные пропастью они поддерживают друг друга из последних сил, ища способы вернуть на мгновение привычную жизнь. Но даже эту мелочь Ноэ не дарит им надолго, ухудшая положение с каждой болезненной секундой.