Потеряв лишь ботинок и не очень-то нужный орган, мистер Корда бредет по кукурузному полю в окружении обломков своего самолета. Минуту назад он предстал на божьем суде, где его грешной душе планировали воздать по заслугам, но самовольно решил, что подсчитывать пороки рановато, и в очередной раз отмахнулся от смерти, как от пылинки на лацкане дорогого пиджака.
А грехов Анатоль Корда накопил предостаточно, особенно если включить в этот список использование рабского труда и обречение целого народа на голод. Но посмертное сведение счетов с райской канцелярией пока не волнует выдающегося бизнесмена, даже несмотря на то, что покушения на его жизнь давно стали ежедневной рутиной.
Вновь улизнув с того света, мистер Корда решает воплотить проект всей жизни. Для этого он находит давно отчужденную дочь, которая для пущей иронии стала католической монашкой, и взваливает на нее бремя наследования всех богатств. В ответ девушка предлагает отцу испытательный срок, за который он должен доказать свою родительскую состоятельность и желание исправить хотя бы щепотку ошибок.
Проект «Финикийская схема» полон усложненных маневров и ухищрений, а так же едва легальных сделок с бандитами, королями и даже родней Анатоля. Не говоря уже о постоянном шпионаже за конкурентами и целыми правительствами. Конечную выгоду и весь план понять невозможно, поэтому только ловкий бизнесмен, как Корда, может убедить разношерстных спонсоров в собственном успехе.
Новая картина Уэса Андерсона являет собой привычное попурри из абсурда, модерна и библейских нравоучений, на этот раз прикрытое шпионским экшеном. Режиссер даже не пытается сохранить серьезное выражение лица, а его творение почти готово рассыпаться, явив все скрытое безумие разом. Уши творческой эклектики торчат из-под пальто простой истории, но в этом весь смысл.
Путешествие по раздираемой бандитами, коммунистами и армиями различных царей Финикии ведет к духовному перевоплощению главного героя из хладнокровного магната в ответственного отца. Дочь же принимает его некоторые черты, что постепенно сближает неудачливую семейку. И даже периодические покушения, после которых Корда ненадолго посещает небесный суд, не способны ее разделить.
С каждой смертью Анатоль проходит новые отделы небесного аппарата и приближается к необходимым ответам. Черно-белые сцены в райской канцелярии — не просто шутка про всевышнюю бюрократию. Уэс Андерсон, возможно, впервые столь прямолинеен в желании начать взрослый разговор об искуплении грехов, почти без паясничаний и привычной иронии.
На библейскую драму наслаивается карта «современной Финикии», фантазийно переиначенная под сказку о королях и разбойниках. Этот Восток — сладкий, словно яства в кондитерской лавке, и раздираемый забавными тиранами — обличает империализм и жажду наживы. Но за секунду до того, как рассказ рискует стать слишком серьезным, он снова скатывается в откровенный фарс.
Уэс Андерсон собирает свой «восточный базар» из пастельного ар-нуво, колониально-капиталистических пародий и симметричной геометрии. Кадры одновременно походят на винтажные афиши и бухгалтерские таблицы. Ровные линии, акварельные тона и расставленные «по полочкам» герои сплетаются в знакомую партитуру.
Симметрия кроется не только в центрированной мизансцене, но и в самом способе монтажа, который полагается на явные повторы, синхронность диалогов и рифмы. Когда главный герой в очередной раз отдает концы, фильм переходит в строгие черно-белые блоки «небесной канцелярии» — отрешенный взгляд, лобовая фронтальность и почти Бергмановская суровость.
В этом мире перекликаются даже слова. Строгие перечисления, преклонение перед временем и отточенные фразы — метроном, запущенный с первой секунды, послушно отбивает ритм. В шумном ансамбле переговоров, презентаций и формальных визитов именно он удерживает хаос шпионских интриг в узде. Стиль буквально структурирует историю, не давая ей рассыпаться на набор скетчей.
Геометрия кадра соблазняет ощущением контроля, а симметрия обещает справедливость и упорядоченность. Но в конечном счете гармония строится не на равных долях и процентах, а на принятых обязательствах. Отцовство Корды оказывается тем разрывом в идеальном орнаменте кадра, который напоминает, что нельзя уравнять мир, но можно хотя бы попытаться обрести согласие с собой.
«Финикийская схема» уверяет, что искупление грехов — вовсе не чудо, а кропотливая работа, в которой только сам «режиссер» способен сменить ракурс. Да и жизнь — не яркая и ухоженная витрина. Скорее она больше похожа на захламленную мастерскую, в которой шанс на успех есть только у труда над собой, терпеливого и нескладного, как первый черновик следующей жизни.
