Вдали от неугомонного Тегерана, в пустыне персиковых тонов и окружении шершавых гор, одинокое древо впилось корнями в самое сердце мироздания. Мимо проносятся столетия — рождаются пророки, войны раскрашивают багрянцем моря, к власти приходят фанатики, возлюбленные сливаются воедино и смех вторит чуме, — а ветви древа изо дня в день колышутся на ветру.
Спустя двадцать лет покорной службы, мужчину повышают до должности следователя. В его руки попадают тысячи протестующих, что волею случая выплеснулись на улицы именно в этот миг. И он не одинок, по всему Ирану государственные служащие просыпаются в теплых постелях, многие в окружении любящих близких, и после завтрака облачаются в робы палачей.
Тысячи бывших детей, что гоняли с друзьями мяч на заднем дворе школы, мечтали о пушистом питомце, впервые влюблялись и грезили звездами, стали частью неоправданно кровожадной системы. У нее нет ни лица, ни морали, лишь жернова, в которые один за другим падают обычные люди вслед за своими обычными мечтами.
К древу, которое ни разу не поймало на себе человеческого взора, устремляется птица с нежно-синим оперением. Ее манит тень, в которой можно передохнуть по пути к недостижимой свободе. Лапы впиваются в ветку, и с нее срывается странный плод — гроздь леденящей картечи. Песок в страхе расступается, а металл пропадает из виду.
Жена новоиспеченного следователя всегда чувствовала себя в безопасности за его спиной. Хорошая, пусть и тесноватая служебная квартира, понимание и взаимная покорность, нежность и неувядающие цветы страсти. Если кто-то и предопределяет подобные браки, то исключительно на небесах под присмотром отрешенных херувимов.
По вечерам они вместе чтили Аллаха, в ночи обсуждали совместное будущее и мечтали о трехкомнатной квартире, которая непременно упадет им в руки с должностью судьи. А она, рано или поздно, послужит наградой за покорность перед системой, ведь у нее в распоряжении только два инструмента — кнут, который хлещет непослушных чад, и пряник, тающий на языке покорных.
Палящее солнце, вставшее не с того бока, измывается над беззащитным древом. К счастью, мимо проносится порыв ветра и замечает несправедливость — он нежно касается листьев и уносит с собой жар, но вместе с тем с кроны падает еще один плод. На этот раз картечь пронзает хиджаб, ткань становится на дыбы и укрывает металл в своих лакунах.
Дочери, коих в шутку называли «Семенами священного инжира», росли в заботе и с почти безграничными перспективами внутри устоявшегося порядка. Ради них отец поступился совестью и погряз в сомнениях, а мать хранила очаг, подобно святыне в персидских дюнах. В тени родительской заботы дети крепчали день ото дня.
И все же жизнь не ограничивается чаяниями семьи, она постоянно деформируется и бросает в водоворот перемен каждого, кто неосторожно проведет по ней взглядом. Яблоки падают наземь и медленно откатываются от утробы, но с течением времени все явственнее устремляются в направлении горизонта. В мир, лишенный родительских границ.
Сначала ночной мрак прорезают всполохи света, которые то взмывают в небо, то зарываются в землю. Наконец раздается скрежет — автомобиль опоясывает древо, и в округе вновь воцаряется тьма. Но даже с рассветом из машины никто не выходит, и не потому, что жизнь непрошенного гостя упорхнула, просто за рулем никогда никого и не было. И все же третий плод прощается с близкими и разрывает призрачную плоть, орошая кровью корни.
«Когда дедушка схватил пистолеты, разбойники, словно стая уток, кинулись к берегу. Дедушка семь раз выстрелил, придерживаясь четкого ритма. По бездушной воде [...] разлетелись кровь и мозги семи разбойников»
— Мо Янь, «Красный гаолян»
Однажды, подобно исполинскому пожару, что породила крохотная искра, молодое поколение поднимет голову и осмотрится по сторонам. Окажется, что мир, в котором они росли, не ограничивается волей и заботой родителей — он куда просторнее и многообразнее. Свобода ударит в голову, а изо рта польются едкие замечания, ставящие под сомнение былые порядки.
Погоня за комфортом, к коей самозабвенно стремились миллионы ныне истлевших умов, в том числе и небезызвестный Рудольф Хесс (см. наш текст), оборачивается уютной клеткой. И чтобы заполучить ключ от нее, на входе необходимо отречься от собственной совести.
В суете дней может показаться, что в мире не столь много тонов, а в особо пасмурные дни он явственно делится на черное и белое. Но это иллюзия, которая рано или поздно растает предрассветным туманом. И окажется, что противостояние отцов и детей циклично — в нем нет правых, и каждый борется за представления о личном комфорте. Просто одни прикрываются верой или заботой, пока другие ищут вседозволенности.
Самое обычное утро, коих никто не замечает, разверзнет землю. С древа, что пытается сохранить равновесие, в последний раз сорвется металлический плод — вслед за корой, больше похожей на ошпаренную кожу. Щепки вонзятся в песок, и, когда последний лист обратится в прах, погаснет солнце. Наконец воцарится долгожданное ничто, смиренный покой за гранью человеческих страстей и мелочных желаний.
